АНДРЕЙ ПЛАТОНОВИЧ ПЛАТОНОВ (1899-1951)

 

Андрей Платонов был человеком неразговорчивым и грустным Однажды литератор, имя

которого забыто, настолько яростно убеждал его, будто сам он пишет не хуже, если

не лучше, что ангельское терпение Платонова лопнуло: "Давайте условимся раз и

навсегда, - воскликнул он: - вы пишете лучше. Лучше Но только чернилами. А я

пишу кровью".

Андрей Платонов, начавшийся как писатель в 1919 году, возвращался к русскому

читателю в два этапа: во время хрущевской "оттепели" и в период перестройки. И в

том, и в другом случае фигура его была

подсвечена искажающими облик политическими юпитерами. На наше* памяти

энтузиасты перестройки именем Платонова побивали совете* власть и делали из

него едва ли нА диссидента, что абсолютно противоречит положению вещей.

Проза Платонова - это Слов проросших в мироздание корней"! Диссидентом по

своему душевному устройству он никак быть не мог. Щ рождению принадлежащий к

самом^ "революционному классу" - проле! тариату, он и сам пережил револю|

ционный экстаз. "То, что буржуазр нам враг, - известно много лет. Но что она

враг страшнейший, могу| щественнейший, обладающий безумным упорством в

сопротивлент что она действительный властелин социальной вселенной, а пролета!

риат только возможный властелин... - это нам стало известно из соб| ственного

опыта", - писал Платонов в 1921 году ("Всероссийская ко! лымага").

Как художник, он сумел показать из недр революционную стихию,! эту кипящую

человеческую магму, из которой вываривалось что-то* новое, а как мыслитель сумел

придать ей философскую притчевость. "Плоть от плоти", он был тем не менее

европейски образованным человеком. Юрий Нагибин (с его отчимом писателем

Рыкачевым Платонов близко общался) свидетельствует: "С ним было всегда

гипнотически интересно. Он прекрасно знал все, что делается в мире литературы, в

мире искусства, в мире точных наук. Неудивительно, что он все знал про паровозы

да и про технику вообще, но он был "у себя дома", когда речь заходила о

фрейдизме, о разных космогонических теориях или о нашумевшей книге Шпенглера

"Закат Европы". Помню его спор с моим отчимом о знаменитом и несчастном

Вейнинге- ¦ ре, пришедшем к самоубийству теоретическим путем. Я слушал его с-|

открытым ртом... В области литературы у него тоже не было белых пятен. Он

чувствовал себя одинаково легко в мире Луция Аннея Сенеки и Федора Достоевского,

в мире Вольтера и Пушкина, в мире Ларошфуко и Стендаля, Вергилия и Лоренса

Стерна, Грина и Хемингуэя. Его нельзя было обескуражить каким-то именем или

теорией, новым учением или модным течением в живописи. Он знал все на свете! И

все это, как у большинства настоящих людей, было золотыми плодами

самообразования".

В своем великом романе "Чевенгур" (1929) Платонов показал стронувшийся,

перевернувшийся после семнадцатого года мир, где всё сорвалось с мест и

понеслось, где каждый захотел взять чужую, более значительную роль - "Кто был

ничем, тот станет всем!": деревенская повариха называет себя "заведующей

коммунальным питанием", конюх - "начальник живой тяги"... Есть у Платонова и

"надзиратель мертвого инвентаря", и Иван Мошонков переименовавшийся в Федора

Достоевского, и Степан Копенкин, который вместо иконки Божией Матери зашивает в

шапку портрет Розы Люксембург... Все начальники, все при должностях, сменили

богов, бросили привычные занятия. А что? Буржуи расстреляны, плохих людей больше

нет, остались только хорошие - все ждут немедленного коммунизма... "Ты что за

гнида такая, - возмущается Копенкин, - сказано тебе от губисполкома закончить к

лету социализм!"

"Переход в социализм и, значит, в полный атеизм совершился у мужиков, у солдат

до того легко, точно "в баню сходили и окатились новой водой". Это - совершенно

точно, это действительность, а не дикий кошмар", - писал Василий Розанов в

ноябре 1917 года ("Апокалипсис нашего времени").

Андрей Платонов никак не мог быть диссидентом, он был летописцем новейшей

истории - времени "строительства коммунизма в одной отдельно взятой стране".

Подчинив себя языку эпохи, он художественно закрепил языковую стихию новой

реальности: лексику лозунгов, митингов, декретов, канцелярий - авангардную

лексику. Когда авангард (а авангард - это то, что в первый раз) проникает во все

сферы жизни и становится нормой - это ад. И Платонов нам это светопреставление

убедительно показал.

Андрей Платонович Платонов (настоящая фамилия Климентов) родился в Ямской

Слободе на окраине Воронежа 20 августа (1 сентября) 1899 года. Его отец,

машинист паровоза, был довольно известным в городе лицом, о нем как о

талантливом изобретателе-самоучке не раз писали местные газеты. Мать, простая,

глубоко верующая женщина, сумела передать сыну христианское мироощущение. Андрей

был старшим из одиннадцати детей. Учился в церковно-приходской школе и городском

училище. С 14 лет начал работать - рассыльным, литейщиком на трубном заводе,

помощником машиниста. Литературные наклонности обнаружились у него довольно рано

- с 12 лет сочинял стихи. После революции, в 1918 году, поступил в

железнодорожный политехникум на электротехническое отделение. Воодушевленный

новыми идеями времени, участвовал в дискуссиях Коммунистического

союза журналистов, публиковал статьи, рассказы, стихи в Воронеже" газетах и

журналах ("Воронежская коммуна", "Красная деревня", "Железный путь" и др.).

В 1919 году как рядовой стрелок железнодорожного отряда, а также как "журналист

советской прессы и литератор", участвовал в Гражданской войне, получив боевое

крещение в стычках с белыми частям" Мамонтова и Шкуро.

В 1920 году в Москве состоялся Первый Всероссийский съезд пролетарских

писателей, где Платонов представлял Воронежскую писа^ тельскую организацию. На

съезде проводилось анкетирование. Ответы Платонова дают представление о нем, как

о честном (не сочиняющем себе "революционное прошлое", как другие) и довольно

уверенном в своих силах молодом писателе: "Участвовали ли в революционном

движении, где и когда?" - "Нет"; "Подвергались ли репрессиян до Октябрьской

революции?.." - "Нет"; "Какие препятствия мешал> или мешают вашему литературному

развитию?" - "Низшее образование, неимение свободного времени"; "Какие писатели

оказали на вас наибольшее влияние?" - "Никакие"; "Каким литературным нан

правлениям сочувствуете или принадлежите?" - "Никаким, имен свое".

Андрей Платонов короткое время был кандидатом в члены РКП(б),| но за критику

"официальных революционеров" в фельетоне "Душа ловека - неприличное животное" в

1921 году был исключен как "шаткий и неустойчивый элемент". В этом же году вышла

его первая книга^ (брошюра) "Электрификация", а в следующем году в Краснодаре

сборник стихов "Голубая глубина".

На какое-то время Платонов оставляет литературный труд и полис стью отдается

практической работе по специальности (пролетарски* писатель, по его мнению,

обязан был иметь профессию, а творить "в свободные выходные часы"). В 1921-1922

годах он состоит предсе- j дателем Чрезвычайной комиссии по борьбе с засухой в

Воронежской' губернии, а с 1923 по 1926 год в Воронежском губземуправлении

работает губернским мелиоратором, заведующим работами по электрификации

сельского хозяйства. Из сохранившегося удостоверения, выданного Платонову,

известно, что "под его непосредственным административно-техническим

руководством... построено 763 пруда... 315 шахтных колодцев... 16 трубчатых

колодцев, осушено 7600 десятин... построены 3 сельские электрические силовые

установки". Это были не насильственные трудовые подвиги, а последовательная

материализация взглядов Платонова, которые он изложил еще в "Российской

колымаге": "Борьба с голодом, борьба за жизнь революции сводится к борьбе с

засухой. Средство победить ее есть. И это средство единственно: гидро-

фикация, то есть сооружение систем искусственного орошения полей с культурными

растениями. Революция превращается в борьбу с природой". Позже как человек

технически образованный и одаренный (имеющий десятки патентов на свои

изобретения) он увидит экологическую опасность такой "борьбы".

В 1926 году Андрей Платонов на Всероссийском съезде мелиораторов был избран в

состав ЦК Союза сельского хозяйства и лесных работ и переехал с семьей в Москву.

К тому времени он был женат на Маше Кашинцевой. С ней он познакомился в 1920

году в Воронежском отделении пролетписателей, где она служила. "Вечная Мария",

она стала музой писателя, ей посвящены "Епифанские шлюзы" и многие стихи,

которые слагал Платонов на протяжении всей жизни

Работа в ЦК Союза сельского хозяйства не заладилась. "Отчасти в этом повинна

страсть к размышлению и писательству", - признавался в письме Платонов. Около

трех месяцев он работал в Тамбове заведующим подотделом мелиорации. За это время

написаны цикл повестей на русские исторические темы, фантастическая повесть

"Эфирный тракт" (1927), повесть "Епифанские шлюзы" (о петровских преобразованиях

в России) и первая редакция "Города Градова" (сатирическое осмысление новой

государственной философии).

С 1927 года Платонов окончательно поселяется в Москве, и следующие два года,

пожалуй, можно назвать самыми благополучными в его писательской судьбе, чему

немало посодействовал Григорий Захарович Литвин-Молотов. Член Воронежского

губкома и редколлегии воронежских "Известий" (он и привлек молодого Платонова к

работе в местных газетах), Литвин-Молотов затем возглавил издательство

"Буревестник" в Краснодаре (где вышел платоновский сборник стихов), а с середины

1920-х годов стал главным редактором издательства "Молодая гвардия" в Москве.

Именно там были изданы два первых сборника рассказов и повестей Платонова.

Сохранилось несколько писем, в которых Литвин-Молотов разбирает произведения

Платонова (в рукописях) и обнаруживает хороший литературный вкус, хотя и

пытается удержать писателя в берегах здравого смысла

(учитывать цензуру).

В это время Андрей Платонов создает новую редакцию "Города Градова", цикл

повестей: "Сокровенный человек" (попытка осмысления Гражданской войны и новых

социальных отношений глазами "природного дурака" Фомы Пухова), "Ямская слобода",

"Строители страны" (из которой вырастет роман "Чевенгур"). Сотрудничает в

журналах "Красная новь", "Новый мир", "Октябрь", "Молодая гвардия", выпускает

сборники: "Епифанские шлюзы" (1927), "Луговые мастера" (1928), "Сокровенный

человек" (1928), "Происхождение мастера" (1929).

Московская литературная жизнь воодушевила сатирическое перо Платонова на

несколько пародий: "Фабрика литературы" (написанная для журнала "Октябрь", но

опубликованная там лишь в 1991-м), "Московское общество потребителей литературы.

МОПЛ", "Антисексус" (диалог с ЛЕФом, Маяковским, Шкловским и др.).

1929 год был назван "годом великого перелома" - шло раскулачивание деревни.

Перелом произошел и в литературной судьбе писателя - критики РАППа разгромили

его рассказы "Че-Че-О", "Государственный житель", "Усомнившийся Макар" (статьи

В. Стрельниковой "Разоблачители социализма" и Л. Авербаха "О целостных масштабах

и частных Макарах"). "Усомнившийся Макар" был прочитан и самим Сталиным,

который, в отличие от следующих вождей, читал все мало-мальски заметное, - он не

одобрил идеологическую двусмысленность и анархичность рассказа. В глазах

литературных функционеров это приравнивалось к приговору. Немедленно был

рассыпан набор доведенного до верстки романа "Чевенгур".

Платонов искал заступничества у Горького. Алексей Максимович, высоко ценивший

его как художника, но понимавший ситуационную "неуместность" провидческого

"Чевенгура", осторожно писал ему, прочтя рукопись: "Человек Вы - талантливый,

это бесспорно... Но, при неоспоримых достоинствах работы Вашей, я не думаю, что

ее напечатают, издадут. Этому помешает анархическое Ваше умонастроение, видимо,

свойственное природе Вашего "духа". Хотели Вы этого или нет, - но Вы придали

освещению действительности характер лирико-сатирический, что, разумеется,

неприемлемо для нашей цензуры".

Осенью этого же года Андрей Платонов, по заданию Наркомата земледелия, много

ездит по совхозам и колхозам Средней России. Впечатления от увиденного

складываются в сюжет повести "Котлован", над которой он начинает работать.

"Сюжет не нов, повторено страданье" - эпиграф, сохранившийся в черновиках

повести, подтверждает, что от первого впечатления писатель не отступил,

рассказав об "апокалипсисе коллективизации" на "апокалиптическом" языке.

"Котлован" и пьеса "Шарманка", завершенные в 1930 году, при жизни Платонова

опубликованы не были. Вышедшая в 1931 году в журнале "Красная новь" повесть-

хроника "Впрок" только поддала жару в критическую топку, которая "переплавила"

немало писателей и то же попыталась сделать с Платоновым. Повесть назвали

клеветой на "нового человека" и "генеральную линию" партии.

Андрей Платонович вынужден был направить письма в центральные газеты с

признанием своих ошибок, но ответов не получил, как не получил ответа и на свое

письмо к Горькому, в котором писал: "Это письмо я Вам пишу не для того, чтобы

жаловаться, - мне жаловаться

не на что... я хочу сказать Вам, что я не классовый враг, и сколько бы я ни

выстрадал в результате своих ошибок, вроде "Впрока", я классовым врагом стать не

могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс - это

моя родина, и мое будущее связано с пролетариатом... быть отвергнутым своим

классом и быть внутренне все же с ним - это гораздо более мучительно, чем

сознать себя чуждым... и отойти в сторону".

Наступившая изоляция не заставила Андрея Платонова бросить перо. Он пишет

народную трагедию "14 Красных Избушек" - о голоде в русской провинции, к

которому привел "великий перелом". Командировки от Наркомата земледелия по

колхозам и совхозам Поволжья и Северного Кавказа дали писателю материал для

повести "Ювенильное море" (1932).

С 1931 по 1935 год Платонов работал старшим инженером-конструктором в

Республиканском тресте по производству мер и весов. В 1934 году вместе с группой

писателей побывал в Туркмении. По следам этой поездки написаны повесть "Джан",

рассказ "Такыр", статьи "О первой социалистической трагедии" и др. При жизни

писателя опубликован лишь "Такыр".

Следующая книга рассказов (после 1929-го) вышла в тревожном 1937 году - "Река

Потудань", куда вошли такие классические произведения, как "Фро", "Июльская

гроза", "В прекрасном и яростном мире". Парадоксально, но именно это время

тщательного отслеживания неблагонадежных спровоцировало появление первого и

единственного при жизни писателя монографического исследования его творчества.

Им стала большая обличительная статья А. Гурвича "Андрей Платонов" в журнале

"Красная новь" (1937, № 10). Прослеживая творческую эволюцию писателя, Гурвич

определил, что основой художественной системы Платонова является "религиозное

душеустройство". По сути верно, но на фоне "безбожной пятилетки" это было

политическим доносом. Платонов ответил Гурвичу в "Литературной газете" 20

декабря 1937 года статьей "Возражение без самозащиты".

Задуманная Платоновым книга, вослед Радищеву, "Путешествие из Ленинграда в

Москву в 1937 году" значилась в планах издательства "Советский писатель" на 1938

год. Писатель проехал по маршрутам Радищева и Пушкина, собрал материал, но книга

не вышла. В 1938-м его пятнадцатилетний сын Тоша (Платон) по навету был

арестован и осужден по статье 58/10 - "за антисоветскую агитацию". Освободили

его лишь в 1941 году благодаря хлопотам Михаила Шолохова (в то время депутата

Верховного Совета СССР), который дружил с Платоновыми. Из заключения Тоша

вернулся со злой чахоткой и через два года умер. Это горе Платонов не изжил до

конца своих дней.

До начала Великой Отечественной войны Андрей Платонов сотрудничает с журналами

"Литературный критик" и "Литературное обозрение", пишет книги "Размышления

читателя" и "Николай Островский". Набор "Размышлений" под ударами критики был

рассыпан, а рукопись "Островского" затребовал ЦК ВКП(б), где она и сгинула.

Платонов вынужден был зарабатывать на жизнь книгами для детей. В издательстве

детской литературы вышла книга "Июльская гроза", пьесы же, написанные для

Центрального детского театра - "Избушка бабушки", "Добрый Тит", "Неродная дочь"

- при жизни писателя так и не увидели сцены.

Война застала Платонова в Москве. Юрий Нагибин вспоминает: "...к нам зашел

Андрей Платонович. Он был совершенно спокоен. Испуганная мама бросилась к нему

со словами: "Андрей Платонович, что же будет?" Он посмотрел так удивленно: "А

что?.. Россия победит". - "Но как?? - воскликнула мама. - Немцы уже в

предместьях Москвы!" Платонов пожал плечами. "Как? Я не знаю, как. Пузом1"

С 1942-го и до конца войны Андрей Платонов был фронтовым корреспондентом газеты

"Красная Звезда", выпустил четыре книги военной прозы: "Одухотворенные люди"

(1942), "Рассказы о Родине", "Броня" (обе - 1943), "В сторону заката солнца"

(1945). Вернувшись в мирную жизнь, он снова оказался в положении литературного

изгоя: цензура зарубила книгу "Вся жизнь", опубликованный рассказ "Семья

Ивановых" ("Возвращение") - о том, что война калечит человека не только

физически, но и нравственно - критика объявила клеветой на солдата-героя,

Центральный детский театр не принял пьесу о Пушкине "Ученик Лицея"...

В последние годы жизни, тяжелд больной (прогрессирующий туберкулез), Платонов

зарабатывал на хлеб переложением народных сказок. Материально его поддерживали

Шолохов и Фадеев, который когда-то "по должности" обрушивался на "Усомнившегося

Макара". Шолохов помог и с изданием книг сказок "Финист - Ясный Сокол",

"Башкирские народные сказки" (обе - 1947), "Волшебное кольцо" (1949). Жил

Платонов во флигеле Литературного института имени А.М Горького. Кто-то из

литераторов, увидев, как он метет двор под своими окнами, запустил легенду,

будто он работал дворником.

Андрей Платонов уходил из жизни непризнанным. Один из самых значительных

писателей XX века, главные свои произведения - роман "Чевенгур", повести

"Котлован", "Ювенлльное море", "Джан" - он не увидел опубликованными. Когда в

хрущовские шестидесятые робко стали появляться первые платоновские книги (еще не

главные), в каждом интеллигентском доме красный угол занимал портрет Хе-

мингуэя, который в своей Нобелевской речи называл Платонова среди своих

учителей.

В 1951 году Андрей Платонов ушел из жизни. Похоронен он на Ваганьковском

кладбище рядом с сыном.