В.А.Недзвецкий

И.А.Гончаров-Оппонент Романа "Что делать?"

Публикация в 1863 году в "Современнике"" романа Ну.Г.Чернышевского "Что делать?"" создала парадоксальную ситуацию:при небывалом успехе произведения у радикально настроенной русской молодежи,увидевший в нем новую Благую Весть и читавщей его,по словам А.М.Скабичевского,"чуть ли не коленопреклоненно, с таким благочетием,какое не допускает ни малейшей улыбка на устах"",оно с не меньшим единодушием было отвергнута крупнейшими отечетсвенными художниками слова.Назвав ранее диссертацию Чернышевского "Эстетическое отношение искусство к действительности"" книгой и ложной и вредной, И.Тургенев подобными же словами аттестует и роман "Что делать?", не находят в нем не только "художества или красоты"",но и ума и декларированного заглавием дела.Лучше.Не.Толстой пародией и самого Чернышевского,и его "новых людей в комедии "Зараженное семейство" а Не.С.Лесков в романе "Некуда" и Ф.М.Достоевский в "Записках из подполья вскрывает жизненную несостоятельность отличающего их рационалистического разумения человека и мира.

Подразумевая под российскими «неистовыми новаторами», бездумно отвергающими все, «чем жило до сих пор морально человеческое общество»29, прежде всего Чернышевского и его последователей, Гончаров не мог не обратить пристального внимания на изображение в романе «Что делать?» общества будущего. Дело не только в том, здесь разрыв автора «Что делать?» с тысячелетними устоями и формами человеческого существования был наиболее радикальным: города и селения заменялись громадными домами-фаланстерами, семья — свободным отношением полов и общественным воспитанием детей, самая Россия территориально разделялась на Старую и Новую, перенесенную в центр Аравийской пустыни. Утопию Чернышевского романист считал непосредственно ответственной за упомянутую выше тяжелейшую драму, разыгравшуюся в особенно близком ему семействе академика живописи Н. А. Майкова, когда в 1866 году под влиянием «рассказов о новых людях» ее навсегда покинула, оставив мужа и троих детей, Екатерина Павловна Майкова («Старушка»), уехавшая жить в коммуну на Северном Кавказе. Знал Гончаров и другие исходы этого рода. «Кто из нас, — напоминал он позднее современникам, — не назовет примера таких эмиграций — из почтенных семейств, от образованного круга, — на поиски нового труда, нового счастья, с принесением в жертву лучших женских качеств, полученных от природы и воспитания, побегов от прямого, скромного дела и трудных семейных обязанностей?» «Сколько было слухов о каких-то фаланстериях, куда уходили гнездиться разные Веры!» (8, 95).

Полемика с романом «Что делать?» по вопросу «о новом устройстве семейных начал» становилась для Гончарова, таким образом, неизбежной и по личным причинам. И он осуществил ее в «Обрыве», воплотив свое видение гармонического сообщества в хозяйстве заволжского лесовладельца и лесопромышленника Ивана Ивановича Тушина. Борис Райский, гостивший в тушинском «Дымке», совместившем деревню с пильным заводом, с удивлением и удовольствием отмечает, что в нем «все строения глядят, как новые, свежо, чисто, даже ни одной соломенной крыши нет»; в деревне есть «что-то вроде исправительной полиции для разбора мелких дел у мужиков да заведения вроде банка, больницы, школы» (6, 394). «Вид леса <···> поразил Райского. Он содержался, как парк, где на каждом шагу видны следы движения, работ, ухода и науки. Артель смотрела какой-то дружиной. Мужики походили сами на хозяев <···> Пильный завод показался Райскому чем-то небывалым, по обширности,

241

почти по роскоши строений, где удобство и изящество делали его похожим на образцовое английское заведение <···> Сам Тушин показался первым работником, когда вошел в свою технику, во все мелочи, подробности, лазил в машину, осматривал ее, трогая рукой колеса». «Райский с удивлением глядел, особенно когда они пришли в контору на заводе и когда с полсотни рабочих ввалились в комнату, с просьбами и объяснениями, обступили Тушина» (курсив мой. — В. Н.; 6, 394—395).

1. Картина, в которой крепостные крестьяне, пусть и на «жалованье», едва ли не равноправны с их владельцем, а он им — отец родной, не лишена идилличности и в этом смысле утопична. И все же утопия утопии рознь. Если фаланстер из четвертого сна Веры Павловны вместо живой жизни являл собою ее умозрительный суррогат, то тушинский «Дымок» разнообразно укоренен в конкретных — именно крестьянско-дворянских — реалиях русского быта и в качестве своего рода патриархальной семьи («дружины») — не выдумка. Как подчеркнул Н. К. Пиксанов, «Гончаров только что описал то, что бывало в подлинной жизни и что, к слову сказать, изображалось в художественной литературе и до Гончарова, и одновременно с ним, и после него» — например, Пушкиным в «Барышне-крестьянке», Н. Ф. Павловым в повести «Миллион», В. А. Слепцовым в романе «Трудное время» и Тургеневым в «Нови». «Образ Тушина, — дополняет этот перечень Н. Д. Старосельская, — прямо предвосхищен Н. С. Лесковым — строитель винокуренных заводов из рассказа 1863 года «Овцебык» не только своими заводами и водяными.