Костромина Мария Дмитриевна родилась в крестьянской

семье в селе Мужиново, Клетнянского района в 1930 году.

Она поведала мне историю о самом страшном моменте её

детства.

Семья была большая - восемь человек. Четыре брата и две

сестры. В 1941 году, когда началась Великая Отечественная

война, ей исполнилось 11 лет. Старшие братья Иван, Степан и

Семен ушли на фронт защищать Отечество. Отца на фронт не

взяли, так как он на тот момент уже был слишком стар. Те, кто

по другим причинам не попал на фронт ушли в лес и создали

партизанские отряды.

Летом на «Духов день» 1943 года, рано утром, в деревню

пришли немцы. В деревне началась паника. Немцы железными

хлыстами выгоняли жителей из домов на улицу. Дети,

женщины, старики бежали по улице полураздетые и

испуганные. Когда всех жителей собрали на площади возле

церкви, каждому на шею повесили деревянную табличку с

номером. То же самое происходило в соседних деревнях Алень,

Альшанка, Неделька, Сокольня и других. Те семьи, которые

согласились помогать немцам, то есть стали полицаями,

остались в своих деревнях, чтобы прислуживать немцам.

Толпы испуганных людей, попавших в фашистский плен, гнали

по дороге в лесной лагерь, близ нынешнего города Жуковка,

Брянской области. Это был страшный путь в тридцать

километров. Стариков и больных, всех тех кто не мог идти,

расстреливали на месте, а тела оставляли на обочинах дорог.

По приходу в лагерь, всех сразу построили, начали

отбирать молодых и здоровых людей, для отправки в

фашистскую Германию на работу. Всех остальных, немцы

расстреливали за помощь партизанам. Этот лес до сих пор

хранит крики и плач погибших людей, молодых и старых,

мальчиков и девочек.

В тот день на построении к отцу подошел полицай и

«шепнул» ему, чтобы мы сняли таблички, иначе, нас

расстреляют.

Из Жуковского лагеря нас отправили в лагерь, который

находился в городе Рославль, что в Смоленской области. Там

мы находились несколько месяцев, жили впроголодь под

открытым небом. Потом нас погрузили в вагоны - «телятники»,

в которых до войны перевозили скот и переправили в лагерь

Осин Торф, который находился в Белоруссии. Там мы работали

на торфяных болотах. Взрослые копали торф, а нас, детей от

семи до двенадцати лет, гоняли сушить кирпичики,

переворачивать и складывать в клети. С нами всегда был

немецкий солдат и переводчица с розгами.

Кормили нас только в обед, один раз в день. Взрослым

давали литр баланды и триста грамм плесневого хлеба с

«мякиной» и опилками. Дети получали пол-литра баланды и

сто пятьдесят грамм такого же хлеба.

Каждое утро немцы нас выводили из бараков и строили,

для того чтобы отобрать молодых людей для работы в

концлагерях Германии. Прабабушка вспоминает те дни:

«Я заболела «тифом», всех заболевших загоняли в сараи.

Там все валялись на земле. Мертвых полицаи вытаскивали

наружу. Я выжила, но не могла стоять на ногах, поэтому отец

носил меня на плечах. Позже нас погрузили на повозки и

привезли в деревню Бахово, люди располагались кто-где: в

сараях, банях, … . Нас приютила «хромая» старушка. Она

ухаживала за мной, растирала мне ноги. Через некоторое время

я смогла встать, а после – ходить.

Потом нас «пригнали» в город Дубровна. За городом было

огромное поле, обнесенное колючей проволокой. На этом поле

стояли бревенчатые сараи. Отец говорил, что это конюшни

русской конницы. Нас загнали в эти сараи и облили бензином,

хотели сжечь заживо. Рядом проходила шоссейная дорога, по

которой гнали скот из деревень. Шел сильный ливень. Нас

выпустили, а скот загнали в эти сараи. Спустя время, нас

«погнали» до станции Орша, там погрузили в вагоны и

отправили в Литву, в концлагерь «Алитус» - «Лагерь смерти».

Кормили так же как и в Осин Торфе, мы умирали от голода.

Жили в длинных бараках, с двухъярусными кроватями. Ночами

приходили немцы с фонариками и искали детей с голубыми

глазами и русыми волосами. Их куда-то забирали и больше мы

их не видели. Нам повезло, глаза у нас были карие. Взрослых

увозили на разные работы, а старики и дети оставались в

бараках. Потом в лагерь стали приезжать богатые люди,

набирать себе работников.

Летом 1944 года нас забрал пан Тихоновский на свой

хутор. У него было огромное хозяйство: коровы, овцы, свиньи

и много другой живности. Отец работал в котельной, варил для

скота. Мама пряла шерсть и лен, доила коров, а мы с младшим

братом Сергеем пасли скот. Два раза в неделю приезжали

немцы и проверяли как мы работаем. Хозяин поместья был

поляк, а его жена – литовка, они к нам относились хорошо.

Кормили, поили . Котел картошки, простокваша, хороший хлеб.

Мы были очень рады этой еде.

Летом пришла Красная Армия, нам дали проездные

документы. В октябре 1944 года мы вернулись в свою деревню.

Нашего дома не оказалось. Зимовали в землянке. Питались

травой: вареная крапива, лебеда, хлеб из крапивы.

Позже получили весточки от Ивана и Степана, они

остались живы, прошли всю войну. Иван дошел до Кореи и всю

жизнь был военным, дослужился до подполковника, он был

артиллеристом. Про остальных братьев ничего не известно

Мама долго болела и умерла 7 июня 1946 года. Отец умер 9

октября 1947 года. Я, моя сестра Тоня и брат Сережа остались

сиротами. Я до войны окончила три класса, Сережа перешел во

второй класс, а Тоня учиться не хотела, постоянно убегала из

школы и знала только буквы и цифры. После войны мы с

Сережей окончили семь классов и остались работать в колхозе.

В девятнадцать лет вышла замуж, родила четырех детей,

двое остались живы Валера и Виктор.»